Фанфикшен. Хеталия. Ностальгия.

[divanmaster]

Фэндом: Hetalia: Axis Powers
Основные персонажи: Пруссия, упоминаются Германия, Россия и другие мельком. Присутствуют образы Калининграда и Кёнигсберга.
Рейтинг: G
Жанры: Драма, POV
Предупреждения: Нехорошие слова (чуть-чуть), немножко ангста.

Описание:
Почему люди ведут дневники? А почему дневники ведут страны? Зачем заниматься такой нудной галиматьёй? Перелистывать страницы, погружаясь в воспоминания.

Сколько себя помню, я вёл записи и всегда бережно их хранил. Смешно, но мне было мало того, что было в документах и различных «исторических» текстах. Мне, Великому, в первую очередь, было важно, что тогда думал и чувствовал я сам.
Страны не могут пожаловаться на плохую память. Отнюдь. Но эту хренотень, под названием «хорошая память», сопровождают не только приятные воспоминания. Порой вылезают беспорядочным ворохом самые неблагоприятные моменты. Я же всё упорядочиваю. Мой дневник хранит всё в строгой последовательности. Не я один веду эту тихую переписку сам с собой. Точно знаю, Эдельштайн таким балуется. Понятия не имею, что он там пишет, и знать не хочу. Этот тихий интеллигентишка может родить поистине ужасных тараканов.
Ведёт дневник Людвиг. Свои записи он мне никогда не показывал, но я знаю, что дневник существует. Скрытный такой. С детства. Так и вижу, как он выводит строчку за строчкой своим аккуратным почерком. Хы… Ведь это я ему подарил первый дневник, когда он… когда он родился. Это было так забавно…
Сколько себя помню, вокруг меня вечно кружилась какая-то мелочь. Их было так много, что даже я начал путаться. С этим нужно было что-то делать. И вот появился тихий милый ребёнок, из которого довольно быстро выросла почти двухмеровая широкоплечая скала. Кто бы мог подумать… Вот если б этот интеллигентишка взялся за воспитание, то уж точно ничего путного не вышло из мальца!
Дневник ведёт даже Брагинский. Только этот дневник какой-то странный. Я вообще удивился, увидев, что там не отрывки из обрывков, а нечто цельное. Стоит книжка какая-то в библиотеке, дай взгляну, думаю. А это дневник. Почти. Записи, записи, записи. Подозреваю, что у Брагинского есть ещё, только не тот, который стоит на книжной полке. Где-нибудь в тёмном-тёмном доме в тёмной-тёмной комнате в тёмном-тёмном шкафу лежит чёрная-чёрная книжка, спрятанная ото всех. Ну, с его непредсказуемым прошлым это неудивительно.

Байльшмидту было невыносимо скучно сидеть в библиотеке и ждать Брагинского. Однако недавние события* привели к этому выезду Гилберта в Москву. Необходимо было теперь держать ответ за свои действия. Но, несмотря на подавление восстания, советское руководство вдруг решило прислушаться к мнению «новой» страны.
«Брагинский опаздывает. Хотя нет, задерживается,» - хмыкнул Гилберт. Опаздывал Россия всего на две минуты, но ГДР прибыл заранее, и поэтому ему уже осточертело ждать.
Библиотека у Брагинского была действительно огромная. Когда он только всё это успевает читать? Даже несколько книжек лежало на письменном столе.
- История КПСС, - прочёл Гилберт и хмыкнул. Что нового ты можешь узнать из неё, а, Брагинский? – Учебник истории десятый класс… Мля… Он вообще-то работает или ерундой страдает? – буркнул Байльшмидт. Была ещё одна книга без названия в твёрдой тёмно-коричневой обложке. Байльшмидт небрежно взял её со стола и начал листать. Написанное заставило его слегка удивиться.
- Что, так интересно? – услышал ГДР за спиной знакомый голос.
- Да смотрю, вещи раскиданы, как попало, решил убрать, - слегка насмешливо ответил Байльшмидт, медленно оборачиваясь. – А это что?
- Дневник, - беззаботно пожал плечами Иван. – Вот переписывал недавно, а то страницы желтеют, жухнут, сам понимаешь, - улыбнулся он.
- И что? – помахал книжицей Байльшмидт. – Такую личную вещь не боишься оставлять?
Брагинский снова пожал плечами. Гилберт же продолжал пробегать взглядом по странице. Нет, это не дневник. Не совсем. Описание событий, да, только…
- Здесь неправильно, - нахмурился альбинос.
- Где? – удивился Иван, подходя.
- Здесь, - ноздри Гилберта слегка раздулись. – Глава «Ледовое побоище». Моих солдат не было столько…
- Было, - улыбнулся Брагинский.
- Не было, - оскалился Гилберт.
- Ты почитай внимательней, - продолжал улыбаться Иван. – Там всё подробно написано.
- Это была чисто разведывательная операция, - процедил Байльшмидт.
- Ну, ну… - хмыкнул Россия. – Ты ещё скажи, что мимо проходил и забрёл случайно на чужую землю.
Гилберт оскалился, но ничего не сказал.
- Ну что, начнём,ГДР? - улыбнулся Иван. – Итак, твои действия вызывают некоторое беспокойство, но…
- Ты не всё написал, Брагинский, - Байльшмидт развернул дневник и ткнул в одну из страниц.
- И чего же там не хватает? – немного раздражённо спросил Россия.
- Того как один новгородец вытащил из-подо льда тевтонского рыцаря. А потом чуть не придушил, ненормальный, - уже тише произнёс Гил.
- Думаю, это останется между нами, - слегка улыбнулся Россия.
- Никогда не жалел о содеянном? – хмыкнул бывший тевтонец.
- Не то, чтобы никогда… - спокойно ответил Ваня.
- Вернулся бы в прошлое и всё исправил? – ядовито спросил Гилберт, сам не зная, зачем.
- Нет, - короткий ответ.
Секундная пауза, а потом: - Знаешь, Гил, для чего люди ведут дневники? – улыбнулся Иван.
- А? – Байльшмидту не нравилась манера русского менять так тему разговора. Или отвечать вопросом на вопрос.
- Наверное, есть такая штука в подсознании: желание, чтобы кто-то нашёл и прочитал. Так, Гилберт?
- У меня нет такого желания.
- А что тогда? Желание выговориться? – улыбнулся русский.
- А у тебя? – бей врага его же оружием.
- Не знаю, - снова это пожимание плечами. – Память… Штука интересная. Если что-то забывается, то нужно это записать. Ведь порой очень важно кое-что себе напомнить, правда?

М-да. Почему люди ведут дневники? А почему дневники ведут страны? Зачем заниматься такой нудной галиматьёй? Перелистывать страницы, погружаясь в воспоминания… Если бы кто-нибудь меня спросил, то я бы ответил… Я бы ответил… Ну, уж точно не ради кого-то там. Хотя по моим дневникам можно пьесы ставить. А они с большим размахом проходили бы. Но пишу я для себя. Пишу, чтобы ничего не забыть, не упустить. Наверное. Что? Разве Старый Фриц** не достоин увековеченья в моём дневнике? Не то, что его племянничек идиот.
Да в моих дневниках столько компромата, что лучше уж никому их не трогать. В первую очередь на меня. Обычно если я иду куда-нибудь с Франциском и Антонио отдохнуть, то всегда пишу дату, когда я к ним пошёл. На всякий случай. А то было как-то раз…

Первое, что почувствовал Байльшмидт, ну кроме головной боли, это запах чистых прохладных простыней.
- Вест? Людвиг? – тихо позвал он.
- Не угадал, - послышалась усмешка.
Гилберт заставил себя приподняться. Он увидел стройную темноволосую девушку с золотисто-карими глазами.
- Фрея? – он сел на кровать.
- Не угадал, дядя Гилберт, - уже по-русски ответила девушка.
- Юля, - усмехнулся Байльшмидт. Не Кёнингсберг. Калининград. Её дочь. Копия его Фреи. Внешне очень похожа на мать, только Юлия любит коротко стричься. Внешне… Да, внешне очень похожа, да. Только улыбка Брагинского придаёт несколько иные оттенки.
- Юля, что ты здесь делаешь? Соскучилась? – тепло улыбнулся Байльшмидт.
- Эээ… дядя. Вообще-то, это не я у тебя, а ты у нас, - слегка опустив глаза в пол, ответила девушка.
Тут Байльшмидт услышал стук в дверь, который отозвался в голове.
- Юленька, он проснулся? – в дверь заглянул Брагинский. – Ааа, вижу, что проснулся, - улыбнулся Иван. – Юленька, сходи, пожалуйста, в магазин за кефиром. Дядюшке Гилберту он ооочень нужен.
Байльшмидт чуть не скривился от такого тона. «Дядюшка… Какой я ему, к чертям, дядюшка».
- Хорошо, пап, - Юля резво вскочила со стула и вышла из комнаты.
Как только, она скрылась за дверью, улыбка сошла с лица Брагинского.
- Ты совсем охерел, Байльшмидт?! – Брагинский редко показывал свою злость, но с Гилбертом они прожили довольно долго. Поэтому Гила теперь было не жалко.
- Брагинский, мать твою, можешь потише?! – Гилберт схватился за голову.
- Не надо было пить, как свинья, - сквозь зубы процедил Иван.
- Уж кто бы говорил, - хохотнул Байльшмидт и тут же об этом пожалел. Глухая боль отозвалась в висках.
- Гил, - голос теперь стал мягче. – Какого хрена ты пришёл ко мне?
- Я не к тебя, я к Юльхен! – пытался оправдаться Байльшмидт, хотя сам уже не помнил, на кой он попёрся в Россию.
- К Юлии, - поправил Иван. – Ты вчера ввалился пьяный в хлам. Ой, простите, слегка не трезвый. Кричал: «Свободу Кёнингсбергу!» и что-то ещё… Потом полез к моей дочери и называл её Кёнингсбергом. Говорил, что стена пала, можно бежать. Ну и мне тебя пришлось вырубить, сам понимаешь, - развёл руками Россия.
Немец слегка дотронулся до своей скулы. Побаливало. Значит, ссадина или синяк.
- Она очень похожа на Фрею, - тихо сказал Байльшмидт.
- Знаю, - также тихо ответил Брагинский. – Но Фреи больше нет.
- Знаю…

Я и сам не понял, с какого рожна полез в дом к России! Вспоминая нашу попойку, Франциск у меня спрашивал, что значили мои слова тогда, когда я уходил: «А мы пойдём на север, а мы пойдём на север!» Естественно, я ему соврал, что не помню. Никому это знать не нужно. Ну, кроме Людвига. Я не знаю, каким местом он почувствовал, и позвонил тогда России.
Честно признаться, это был не единственный раз, когда я нагрянул к Брагинскому без, так сказать, предупреждения. Он тогда так «мило» улыбнулся и спросил: «Ну и почему же ты после попойки идёшь именно ко мне? У меня здесь мёдом намазано?! Или только русский рассол может спасти от немецкого похмелья?!»
Откуда я знаю, о чём я тогда думал?! Почему-то не хотел видеть это снисходительное лицо младшего… Вот ведь странно… Я испытывал такую жуткую ностальгию тогда по нашему с ним общему дому. Когда видел эту чёртовую стену, когда слушал весь этот бред о светлом будущем. Моей радости не было предела, когда стена пала! Но потом оказалось, что «осси» немного неправильные, ведь так, Людвиг? Забавно… Я понимаю, почему я испытывал такую глубокую ностальгию тогда. Но не могу понять, почему меня посещает похожее чувство сейчас…

Примечания:
* Восстание в ГДР в июне 1953 г.
** Фри́дрих II, или Фридрих Великий, известный также по прозвищу Старый Фриц (24 января 1712 — 17 августа 1786) — король Пруссии с 1740 года.

Ностальгия - от греч. nostos – возвращение и älgos – боль. Тоска по родине.
Также тоска по дому, давно минувшему или утраченному.