-Вы любите одиночество? -Нет, я скотина коллективная. (с)
Некоторые люди - как мечи, они созданы для боя. Повесь их на стенку - и они заржавеют.
– Тарли, когда я был наполовину моложе тебя, моя леди-мать сказала мне: не стой с открытым ртом, иначе ласка примет его за свою норку и залезет тебе прямо в горло. Если хочешь сказать что-то, говори, если нет – остерегайся ласок. – Он махнул рукой на них обоих.
читать дальше
– Горящий меч, – поправил Давос.
– Обгоревший – и радуйся, что это так. Знаешь сказку о том, как был выкован Светозарный? Я тебе расскажу. Было время, когда весь мир окутывала тьма. Чтобы сразиться с нею, герою нужен был меч, какого никогда еще не бывало. И вот Азор Ахаи, не смыкая глаз, тридцать дней и тридцать ночей работал в храме, закаляя свой клинок в священном огне. Огонь и молот, огонь и молот – и вот наконец меч был готов. Но когда герой погрузил его в воду, сталь разлетелась на куски.
Будучи героем, он не мог просто пожать плечами и утешиться таким вот великолепным виноградом, поэтому он начал снова. На этот раз он ковал пятьдесят дней и пятьдесят ночей, и меч вышел еще краше первого. Азор Ахаи поймал льва, чтобы закалить клинок в его алой крови, но меч снова рассыпался на части. Велико было горе героя, но он понял, что должен сделать.
Сто дней и сто ночей ковал он третий клинок, и когда тот раскалился добела в священном огне, Азор Ахаи призвал к себе жену. «Нисса-Нисса, – сказал он ей, ибо так ее звали, – обнажи свою грудь и знай, что я люблю тебя больше всех на свете». И она сделала это – не знаю уж почему, – и Азор Ахаи пронзил дымящимся мечом ее живое сердце. Говорят, что ее крик, полный муки и радости, оставил трещину на лунном диске, но кровь ее, душа, сила и мужество перешли в сталь. Вот как был выкован Светозарный, Красный Меч Героев.
...
Поглядеть бы на настоящий огненный меч. Но такой ценой… Думая о Ниссе-Ниссе, Давос представлял себе свою Марию, добродушную толстуху с обвисшими грудями и ласковой улыбкой, лучшую женщину в мире. Он попытался вообразить, как пронзает ее мечом, и вздрогнул. «Нет, не гожусь я в герои, – решил он. – Если это цена волшебного меча, мне она не по карману».
Теон снял перчатки.
– Выходит, ты знаешь, кто я. Почему отец сам не вышел встретить меня?
– Он ждет вас в Морской башне, милорд. Когда вы отдохнете с дороги.
«А я-то считал Неда Старка холодным человеком».
Мальчиком он запросто бегал по этому мосту даже темной ночью. Мальчишки не верят, что с ними может случиться худое, но взрослым лучше знать.
Теон потрогал золотую цепь. Он забыл. Ведь это было так давно… Согласно старому закону, только женщины могли носить украшения, купленные за деньги, воин же снимал их с врагов, убитых его собственной рукой. Это называлось «платить железом».
Кто сказал, что кости не лгут? Почему это мертвый должен быть правдивее или умнее, чем при жизни? Скорее всего он стал бы ныть и жаловаться - земля, мол, чересчур холодна, надгробная плита мала, да и червей у других побольше, чем у него...
«Обвиняет, потому что ты виновна. – Удивительно было видеть, как кипятится Серсея из-за этих обвинений, хотя ей прекрасно известно, что это чистая правда. – Если мы проиграем войну, ей следует поступить в балаган – она прирожденная лицедейка».
Чем дольше Серсея будет ждать, тем больше обозлится, а от гнева она глупеет. Пусть лучше будет злой и глупой, чем сдержанной и хитрой.
«На то и война. Простолюдинов убивают, высокородных держат ради выкупа. Надо лишний раз возблагодарить богов за то, что я родился Ланнистером».
Серсея шмыгнула носом:
— Надо было мне родиться мужчиной. Тогда бы я ни в ком из вас не нуждалась, и ничего бы этого не случилось. Как мог Джейме позволить, чтобы этот мальчишка взял его в плен? А отец — я была дурой, что так полагалась на него, но где он теперь, когда он так нужен? Чем он занимается?
— Войной.
— За стенами Харренхолла? Странный способ вести войну. Больше похоже на то, что он прячется.
— Присмотрись получше.
"Да, Джейме расколошматил бы свое войско под стенами Риверрана, послав к Иным неравенство сил. Он никогда не отличался терпением — как и ты, дражайшая сестрица”.
“Заплакать бы сейчас — и чтобы кто-нибудь утешил. Я так устала быть сильной. Хочу хоть немножко побыть глупой и испуганной. Совсем немножко... один день... один час...”
Когда долго нет сражений, люди начинают думать о доме и урожае — так отец говорил. Даже мои северяне начинают беспокоиться.
"Что за безумие, — подумала Кейтилин. — Самые настоящие враги со всех сторон, половина государства охвачена пламенем, а Ренли сидит здесь и играет в войну, словно мальчик, впервые получивший деревянный меч”.
Белый конь и черный закружились, как влюбленная пара в танце на празднике урожая, но здесь обменивались не поцелуями, а ударами.
Красоткой ее назвали в насмешку. Волосы под шлемом были как охапка грязной соломы, а лицо... у нее большие голубые глаза, настоящие девичьи глаза, доверчивые и невинные, но остальное... черты крупны и грубы, кривые зубы торчат из здоровенного рта, губы такие толстые, что кажутся опухшими. Лоб и щеки в сплошных веснушках, нос явно был сломан, и не раз. Сердце Кейтилин наполнилось жалостью. Есть ли в мире создание более несчастное, чем некрасивая женщина?
Бриенна Тарт сидела на дальнем конце высокого стола. К вечеру она оделась нарядно — но не как дама, а как рыцарь: в бархатный дублет с розовыми и лазурными квадратами и красивым наборным поясом, бриджи и сапоги. Новый радужный плащ покрывал ее плечи. Но никакой наряд не мог скрыть ее безобразия — огромных веснушчатых рук, широкого плоского лица, торчащих зубов. Без доспехов она казалась неуклюжей — широкие бедра, крутые мускулистые плечи, толстые руки и ноги и почти плоская грудь. Все движения Бриенны говорили о том, что она это знает и страдает из-за этого. Она говорила, только когда к ней обращались, и почти не поднимала глаз от стола.
Все это для них пока еще игра, большой турнир, на котором они жаждут отличиться и взять богатую добычу. Они совсем еще мальчики, охмелевшие от песен и сказаний, — и, как все мальчики, почитают себя бессмертными.
Сердце у Сэма большое, как и он сам, но при всей своей начитанности он временами бывает таким же тупицей, как Гренн.
Тирион размышлял о тех, кто был десницей до него и не сумел противостоять сестриному коварству. Да и где им! Чересчур честные, чтобы жить, чересчур благородные, чтобы срать.
Ренли сунул руку за пазуху. Станнис, увидев это, схватился за меч, но прежде чем он успел обнажить свой клинок, его брат достал… персик. – Не хочешь ли, братец? Это из Хайгардена. Ты никогда еще не пробовал таких сладких, уверяю тебя. – Ренли надкусил плод, и с его губ потек сок.
– Я здесь не затем, чтобы есть персики, – рявкнул Станнис.
– Милорды! – вмешалась Кейтилин. – Нам следует выработать условия нашего союза, а не дразнить друг друга.
– Отказываться от персика – вот чего не следует делать. – Ренли выбросил косточку. – Тебе ведь может больше не представиться случая. Жизнь коротка, Станнис. Как говорят Старки, зима близко. – Он вытер рот ладонью.
– Угроз я тоже выслушивать не желаю.
– Это не угроза, – отрезал Ренли. – Если уж я возьмусь угрожать, ты поймешь это сразу.
...
– Мы оба знаем, что твоя свадьба – просто комедия. Год назад ты замышлял подложить эту девицу в постель к Роберту.
– Год назад я замышлял сделать ее королевой – но какая теперь разница? Роберт достался вепрю, а Маргери – мне. Тебе будет приятно услышать, что она была девственницей.
– В твоей постели она наверняка ею и умрет.
– Я не угрожаю королю, сир, – я учу уму-разуму моего племянника. Бронн, Тиметт, если сир Борос откроет рот еще раз, убейте его. А вот это уже угроза, сир, – улыбнулся карлик. – Видите разницу?
– Колдовство – это соус, которым дураки поливают свое поражение, чтобы скрыть вкус собственной оплошности, – фыркнул Ланнистер.
Кейтилин разглядывала лица. Отец был с бородой, как всегда. Матерь улыбалась, любящая и оберегающая. Под ликом Воина был изображен меч, под лицом Кузнеца — молот, Дева была прекрасна, изборожденная морщинами Старица — мудра.
А вот и седьмой… Неведомый, не мужчина и не женщина, но оба вместе. Вечный отверженец, пришелец из дальних стран, меньше и больше, чем человек, непознанный и непознаваемый. Здесь он был черным овалом, тенью со звездами вместо глаз.
— А я клянусь, что у тебя всегда будет место близ моего очага и мясо и мёд за моим столом, и обещаю не требовать от тебя службы, которая могла бы запятнать твою честь. Клянусь в этом старыми богами и новыми. Встань. - Взяв руки Бриенны в свои, Кейтилин не сдержала улыбки.
Король Джоффри, король Робб и король Станнис были забыты – воцарился Король Хлеб. – Хлеба! – ревело вокруг. – Хлеба! Хлеба!
– Вас ненавидят больше всех, милорд.
– Больше всех?! – Тирион чуть не поперхнулся от такой несправедливости. – Это Джоффри посоветовал им есть своих мертвецов, Джоффри натравил на них своего пса. За что они меня-то винят?
– Его величество всего лишь мальчик. На улицах говорят, что у него дурные советчики. Королева никогда не была известна как друг народа, и лорда Вариса не от большой любви прозвали Пауком… но вас винят в первую очередь. Ваша сестра и евнух были здесь и в лучшие времена, при короле Роберте, а вот вас не было. Говорят, что вы наводнили город наглыми наемниками и немытыми дикарями, зверями, которые берут что хотят и не знают никаких законов, кроме своих собственных. Говорят, что вы изгнали Яноса Слинта потому, что он был слишком прям и честен на ваш вкус. Говорят, что вы бросили мудрого и доброго Пицеля в темницу, когда он осмелился поднять голос против вас. Некоторые утверждают даже, что вы сами хотите сесть на Железный Трон.
— Я знаю, что вы человек честолюбивый. Человек, который меняет королей и богов, как я сапоги. То же касается и других перевертышей, которых я вижу перед собой.
Давос сказал слишком много, чтобы стесняться.
— В прошлом году они были людьми Роберта. Одну луну назад — людьми Ренли. Нынче утром они ваши. Чьими они будут завтра?
Станнис ответил на это внезапным смехом — грубым и презрительным.
— Видишь, Мелисандра? Мой Луковый Рыцарь всегда говорит мне правду.
— Вы невежественнее, чем малый ребенок, сир рыцарь. Во тьме нет теней. Тени — слуги света, дети солнца. Чем ярче пламя, тем они темнее.
Невидимый враг - самый ужасный.
— Лучше сражаться, чем вот так сидеть и ждать, — сказала Бриенна. — В сражении ты не чувствуешь себя беспомощной, там у тебя есть конь и меч, а то и топор. Притом ты в доспехах, и ранить тебя не так уж просто.
— В бою рыцари гибнут, — напомнила ей Кейтилин.
— А женщины умирают в родах, но о них песен не поют.
— Ребёнок – тоже битва. Без знамён и трубящих рогов, но не менее жестокая. Выносить дитя, произвести его на свет... Твоя мать, верно, говорила тебе, какая это боль.
Визерис, подумала она, когда перед ней предстала следующая картина, но тут же поняла, что ошиблась. Волосы у этого человека были как у ее брата, но он был выше и глаза имел не лиловые, а цвета индиго.
– Эйегон, – сказал он женщине, лежавшей с новорожденным на большой деревянной кровати. – Лучше имени для короля не найти.
– Ты сложишь для него песню? – спросила женщина.
– У него уже есть песня. Он тот принц, что был обещан, и его гимн – песнь льда и огня. – Сказав это, мужчина поднял голову, встретился глазами с Дени и как будто узнал ее. – Должен быть еще один, – сказал он, но Дени не поняла, к кому он обращается – к ней или к женщине на постели. – У дракона три головы.
– Три огня должна ты зажечь… один за жизнь, один за смерть, один за любовь… – Сердце Дени билось в такт с тем, что плавало над столом. – Трех коней должна ты оседлать… один для похоти, один для страха, один для любви… – Ей показалось, что голоса стали громче, а ее сердцебиение и дыхание – медленнее. – Три измены должна ты испытать… одну из-за золота, одну из-за крови, одну из-за любви…
Игритт молча смотрела на это. Она была старше, чем показалось Джону с первого взгляда, — лет двадцати, невысокая, круглолицая и курносая. Рыжие вихры торчали во все стороны. Она могла показаться толстой, но виной тому были многочисленные одежды из шерсти, кожи и меха. Если снять с нее все это, она будет худенькой, как Арья.
Весь город боится – это даже из замка видно. Люди прячутся за ставнями и накрепко запирают двери, как будто это может их спасти. При последнем взятии Королевской Гавани Ланнистеры грабили, насиловали и предавали сотни человек мечу, хотя город сам открыл им ворота. На этот раз Бес намерен сражаться, а город, оказывающий сопротивление, не может ждать пощады.
– Почему вы всегда такой злой? Ведь я хотела поблагодарить вас…
– Как истинного рыцаря, которых ты так любишь. А на что, по-твоему, они нужны, рыцари? Получать знаки отличия от дам да красоваться в золотых доспехах? Дело рыцарей – убивать.
– Моя леди-мать говорила мне, но я думала, все будет по-другому.
– Как это – по-другому?
– Не знаю. Чище. Красивее.
– Вот погоди, как рожать будешь, Санса, – засмеялась королева. – Женская жизнь – это на девять частей грязь и только на одну красота, скоро сама узнаешь… и та ее часть, которая кажется красивой, на поверку порой оказывается самой грязной.
Когда-нибудь, будучи весела и благополучна, ты вдруг ощутишь во рту вкус пепла и поймешь, что я уплатил свой долг.
— Их так много, этих обетов... язык устанет клясться. Защищать короля. Повиноваться королю. Хранить его тайны. Исполнять его приказания. Отдать за него жизнь. Повиноваться своему отцу, помимо этого. Любить свою сестру. Защищать невинных. Защищать слабых. Уважать богов. Подчиняться законам. Это уж чересчур — что бы ты ни сделал, какой-нибудь обет да нарушишь.
У короля Роберта кишки вывалились на стол из распоротого живота. Рядом с ним сидел лорд Эддард без головы. На нижних скамьях тоже сидели мертвецы, и серое мясо сползало у них с костей, когда они поднимали заздравные чаши, а в пустых глазницах кишели черви. Он знал их всех — Джори Касселя и Толстого Тома, Портера, Кейна и Халлена, мастера над конями, и прочих, кто отправился на юг в Королевскую Гавань, чтобы не вернуться оттуда. Миккен и Шейли сидели рядом — с одного текла кровь, с другого вода. Часть стола занимал Бенфред Толхарт со своими Дикими Зайцами. Мельничиха тоже была здесь, и Фарлен — даже тот одичалый, которого Теон убил в Волчьем Лесу, спасая Брана.
Знаешь ли ты, что происходит с городом, захваченным неприятелем, Санса? Нет, конечно, где тебе знать. Все, что тебе известно о жизни, почерпнуто из песен, а про грабеж и разорение песен не поют.
Твой народ останется тебе верным только в одном случае: если будет бояться тебя больше, чем врага.
- Я запомню это, ваше величество, - сказала Санса, хотя ей всегда говорили, что любовь обеспечивает верность народа надежнее, чем страх. "Если я когда-нибудь стану королевой, я сделаю так, что меня будут любить".
Санса никогда еще не видела таких доспехов — из полированной красной стали с золотой отделкой. Накладные солнца сияли на них, шлем венчал вздыбленный лев с рубиновыми глазами, две львицы на плечах придерживали парчовый плащ, столь длинный и широкий, что он покрывал весь круп коня. Даже конские доспехи блистали позолотой. А попону из красного шелка украшали львы Ланнистеров.
Доброму солдату Виллиту жалуется копье с оправленным в серебро древком, новая кольчуга и полный шлем с забралом. Сыновья его поступят на службу дому Ланнистеров в Бобровом Утесе, старший – оруженосцем, а младший – пажом, дабы стать впоследствии рыцарями при условии усердной и преданной службы.
Векс помог Теону одеться для битвы. Сперва твердая вареная кожа, затем хорошо смазанная кольчуга, поверх – черный камзол и золотая мантия.
Разум - все, что у него есть.
Ночь собирается, и начинается мой дозор. Он не окончится до самой моей смерти. Я не возьму себе ни жены, ни земель, не буду отцом детям. Я не надену корону и не буду добиваться славы. Я буду жить и умру на своем посту. Я — меч во тьме; я — Дозорный на Стене; я — огонь, который разгоняет холод; я — свет, который приносит рассвет; я — рог, который будит спящих; я — щит, который охраняет царство людей. Я отдаю свою жизнь и честь Ночному Дозору среди этой ночи и всех, которые грядут после нее.
— Наша честь стоит не больше нашей жизни, когда речь идет о безопасности всех людей. Ты брат Ночного Дозора — так или нет?
— Да, но...
— Никаких «но», Джон Сноу. Либо да, либо нет.
— Да. Я брат Ночного Дозора, - выпрямился Джон.
Он волк, охотник, пластун и убийца, он должен бегать с братьями и сестрами по лесу, под звездным небом. Он сел, задрал голову и завыл. Не пойду туда, говорил его вой. Я волк. Я туда не пойду.
«Камень крепок, – сказал себе Бран, – корни деревьев уходят глубоко, а под землей сидят Короли Зимы на своих тронах. Пока они существуют, существует и Винтерфелл. Он не умер, он просто сломан, как я, – я ведь тоже жив».
– Тарли, когда я был наполовину моложе тебя, моя леди-мать сказала мне: не стой с открытым ртом, иначе ласка примет его за свою норку и залезет тебе прямо в горло. Если хочешь сказать что-то, говори, если нет – остерегайся ласок. – Он махнул рукой на них обоих.
читать дальше
– Горящий меч, – поправил Давос.
– Обгоревший – и радуйся, что это так. Знаешь сказку о том, как был выкован Светозарный? Я тебе расскажу. Было время, когда весь мир окутывала тьма. Чтобы сразиться с нею, герою нужен был меч, какого никогда еще не бывало. И вот Азор Ахаи, не смыкая глаз, тридцать дней и тридцать ночей работал в храме, закаляя свой клинок в священном огне. Огонь и молот, огонь и молот – и вот наконец меч был готов. Но когда герой погрузил его в воду, сталь разлетелась на куски.
Будучи героем, он не мог просто пожать плечами и утешиться таким вот великолепным виноградом, поэтому он начал снова. На этот раз он ковал пятьдесят дней и пятьдесят ночей, и меч вышел еще краше первого. Азор Ахаи поймал льва, чтобы закалить клинок в его алой крови, но меч снова рассыпался на части. Велико было горе героя, но он понял, что должен сделать.
Сто дней и сто ночей ковал он третий клинок, и когда тот раскалился добела в священном огне, Азор Ахаи призвал к себе жену. «Нисса-Нисса, – сказал он ей, ибо так ее звали, – обнажи свою грудь и знай, что я люблю тебя больше всех на свете». И она сделала это – не знаю уж почему, – и Азор Ахаи пронзил дымящимся мечом ее живое сердце. Говорят, что ее крик, полный муки и радости, оставил трещину на лунном диске, но кровь ее, душа, сила и мужество перешли в сталь. Вот как был выкован Светозарный, Красный Меч Героев.
...
Поглядеть бы на настоящий огненный меч. Но такой ценой… Думая о Ниссе-Ниссе, Давос представлял себе свою Марию, добродушную толстуху с обвисшими грудями и ласковой улыбкой, лучшую женщину в мире. Он попытался вообразить, как пронзает ее мечом, и вздрогнул. «Нет, не гожусь я в герои, – решил он. – Если это цена волшебного меча, мне она не по карману».
Теон снял перчатки.
– Выходит, ты знаешь, кто я. Почему отец сам не вышел встретить меня?
– Он ждет вас в Морской башне, милорд. Когда вы отдохнете с дороги.
«А я-то считал Неда Старка холодным человеком».
Мальчиком он запросто бегал по этому мосту даже темной ночью. Мальчишки не верят, что с ними может случиться худое, но взрослым лучше знать.
Теон потрогал золотую цепь. Он забыл. Ведь это было так давно… Согласно старому закону, только женщины могли носить украшения, купленные за деньги, воин же снимал их с врагов, убитых его собственной рукой. Это называлось «платить железом».
Кто сказал, что кости не лгут? Почему это мертвый должен быть правдивее или умнее, чем при жизни? Скорее всего он стал бы ныть и жаловаться - земля, мол, чересчур холодна, надгробная плита мала, да и червей у других побольше, чем у него...
«Обвиняет, потому что ты виновна. – Удивительно было видеть, как кипятится Серсея из-за этих обвинений, хотя ей прекрасно известно, что это чистая правда. – Если мы проиграем войну, ей следует поступить в балаган – она прирожденная лицедейка».
Чем дольше Серсея будет ждать, тем больше обозлится, а от гнева она глупеет. Пусть лучше будет злой и глупой, чем сдержанной и хитрой.
«На то и война. Простолюдинов убивают, высокородных держат ради выкупа. Надо лишний раз возблагодарить богов за то, что я родился Ланнистером».
Серсея шмыгнула носом:
— Надо было мне родиться мужчиной. Тогда бы я ни в ком из вас не нуждалась, и ничего бы этого не случилось. Как мог Джейме позволить, чтобы этот мальчишка взял его в плен? А отец — я была дурой, что так полагалась на него, но где он теперь, когда он так нужен? Чем он занимается?
— Войной.
— За стенами Харренхолла? Странный способ вести войну. Больше похоже на то, что он прячется.
— Присмотрись получше.
"Да, Джейме расколошматил бы свое войско под стенами Риверрана, послав к Иным неравенство сил. Он никогда не отличался терпением — как и ты, дражайшая сестрица”.
“Заплакать бы сейчас — и чтобы кто-нибудь утешил. Я так устала быть сильной. Хочу хоть немножко побыть глупой и испуганной. Совсем немножко... один день... один час...”
Когда долго нет сражений, люди начинают думать о доме и урожае — так отец говорил. Даже мои северяне начинают беспокоиться.
"Что за безумие, — подумала Кейтилин. — Самые настоящие враги со всех сторон, половина государства охвачена пламенем, а Ренли сидит здесь и играет в войну, словно мальчик, впервые получивший деревянный меч”.
Белый конь и черный закружились, как влюбленная пара в танце на празднике урожая, но здесь обменивались не поцелуями, а ударами.
Красоткой ее назвали в насмешку. Волосы под шлемом были как охапка грязной соломы, а лицо... у нее большие голубые глаза, настоящие девичьи глаза, доверчивые и невинные, но остальное... черты крупны и грубы, кривые зубы торчат из здоровенного рта, губы такие толстые, что кажутся опухшими. Лоб и щеки в сплошных веснушках, нос явно был сломан, и не раз. Сердце Кейтилин наполнилось жалостью. Есть ли в мире создание более несчастное, чем некрасивая женщина?
Бриенна Тарт сидела на дальнем конце высокого стола. К вечеру она оделась нарядно — но не как дама, а как рыцарь: в бархатный дублет с розовыми и лазурными квадратами и красивым наборным поясом, бриджи и сапоги. Новый радужный плащ покрывал ее плечи. Но никакой наряд не мог скрыть ее безобразия — огромных веснушчатых рук, широкого плоского лица, торчащих зубов. Без доспехов она казалась неуклюжей — широкие бедра, крутые мускулистые плечи, толстые руки и ноги и почти плоская грудь. Все движения Бриенны говорили о том, что она это знает и страдает из-за этого. Она говорила, только когда к ней обращались, и почти не поднимала глаз от стола.
Все это для них пока еще игра, большой турнир, на котором они жаждут отличиться и взять богатую добычу. Они совсем еще мальчики, охмелевшие от песен и сказаний, — и, как все мальчики, почитают себя бессмертными.
Сердце у Сэма большое, как и он сам, но при всей своей начитанности он временами бывает таким же тупицей, как Гренн.
Тирион размышлял о тех, кто был десницей до него и не сумел противостоять сестриному коварству. Да и где им! Чересчур честные, чтобы жить, чересчур благородные, чтобы срать.
Ренли сунул руку за пазуху. Станнис, увидев это, схватился за меч, но прежде чем он успел обнажить свой клинок, его брат достал… персик. – Не хочешь ли, братец? Это из Хайгардена. Ты никогда еще не пробовал таких сладких, уверяю тебя. – Ренли надкусил плод, и с его губ потек сок.
– Я здесь не затем, чтобы есть персики, – рявкнул Станнис.
– Милорды! – вмешалась Кейтилин. – Нам следует выработать условия нашего союза, а не дразнить друг друга.
– Отказываться от персика – вот чего не следует делать. – Ренли выбросил косточку. – Тебе ведь может больше не представиться случая. Жизнь коротка, Станнис. Как говорят Старки, зима близко. – Он вытер рот ладонью.
– Угроз я тоже выслушивать не желаю.
– Это не угроза, – отрезал Ренли. – Если уж я возьмусь угрожать, ты поймешь это сразу.
...
– Мы оба знаем, что твоя свадьба – просто комедия. Год назад ты замышлял подложить эту девицу в постель к Роберту.
– Год назад я замышлял сделать ее королевой – но какая теперь разница? Роберт достался вепрю, а Маргери – мне. Тебе будет приятно услышать, что она была девственницей.
– В твоей постели она наверняка ею и умрет.
– Я не угрожаю королю, сир, – я учу уму-разуму моего племянника. Бронн, Тиметт, если сир Борос откроет рот еще раз, убейте его. А вот это уже угроза, сир, – улыбнулся карлик. – Видите разницу?
– Колдовство – это соус, которым дураки поливают свое поражение, чтобы скрыть вкус собственной оплошности, – фыркнул Ланнистер.
Кейтилин разглядывала лица. Отец был с бородой, как всегда. Матерь улыбалась, любящая и оберегающая. Под ликом Воина был изображен меч, под лицом Кузнеца — молот, Дева была прекрасна, изборожденная морщинами Старица — мудра.
А вот и седьмой… Неведомый, не мужчина и не женщина, но оба вместе. Вечный отверженец, пришелец из дальних стран, меньше и больше, чем человек, непознанный и непознаваемый. Здесь он был черным овалом, тенью со звездами вместо глаз.
— А я клянусь, что у тебя всегда будет место близ моего очага и мясо и мёд за моим столом, и обещаю не требовать от тебя службы, которая могла бы запятнать твою честь. Клянусь в этом старыми богами и новыми. Встань. - Взяв руки Бриенны в свои, Кейтилин не сдержала улыбки.
Король Джоффри, король Робб и король Станнис были забыты – воцарился Король Хлеб. – Хлеба! – ревело вокруг. – Хлеба! Хлеба!
– Вас ненавидят больше всех, милорд.
– Больше всех?! – Тирион чуть не поперхнулся от такой несправедливости. – Это Джоффри посоветовал им есть своих мертвецов, Джоффри натравил на них своего пса. За что они меня-то винят?
– Его величество всего лишь мальчик. На улицах говорят, что у него дурные советчики. Королева никогда не была известна как друг народа, и лорда Вариса не от большой любви прозвали Пауком… но вас винят в первую очередь. Ваша сестра и евнух были здесь и в лучшие времена, при короле Роберте, а вот вас не было. Говорят, что вы наводнили город наглыми наемниками и немытыми дикарями, зверями, которые берут что хотят и не знают никаких законов, кроме своих собственных. Говорят, что вы изгнали Яноса Слинта потому, что он был слишком прям и честен на ваш вкус. Говорят, что вы бросили мудрого и доброго Пицеля в темницу, когда он осмелился поднять голос против вас. Некоторые утверждают даже, что вы сами хотите сесть на Железный Трон.
— Я знаю, что вы человек честолюбивый. Человек, который меняет королей и богов, как я сапоги. То же касается и других перевертышей, которых я вижу перед собой.
Давос сказал слишком много, чтобы стесняться.
— В прошлом году они были людьми Роберта. Одну луну назад — людьми Ренли. Нынче утром они ваши. Чьими они будут завтра?
Станнис ответил на это внезапным смехом — грубым и презрительным.
— Видишь, Мелисандра? Мой Луковый Рыцарь всегда говорит мне правду.
— Вы невежественнее, чем малый ребенок, сир рыцарь. Во тьме нет теней. Тени — слуги света, дети солнца. Чем ярче пламя, тем они темнее.
Невидимый враг - самый ужасный.
— Лучше сражаться, чем вот так сидеть и ждать, — сказала Бриенна. — В сражении ты не чувствуешь себя беспомощной, там у тебя есть конь и меч, а то и топор. Притом ты в доспехах, и ранить тебя не так уж просто.
— В бою рыцари гибнут, — напомнила ей Кейтилин.
— А женщины умирают в родах, но о них песен не поют.
— Ребёнок – тоже битва. Без знамён и трубящих рогов, но не менее жестокая. Выносить дитя, произвести его на свет... Твоя мать, верно, говорила тебе, какая это боль.
Визерис, подумала она, когда перед ней предстала следующая картина, но тут же поняла, что ошиблась. Волосы у этого человека были как у ее брата, но он был выше и глаза имел не лиловые, а цвета индиго.
– Эйегон, – сказал он женщине, лежавшей с новорожденным на большой деревянной кровати. – Лучше имени для короля не найти.
– Ты сложишь для него песню? – спросила женщина.
– У него уже есть песня. Он тот принц, что был обещан, и его гимн – песнь льда и огня. – Сказав это, мужчина поднял голову, встретился глазами с Дени и как будто узнал ее. – Должен быть еще один, – сказал он, но Дени не поняла, к кому он обращается – к ней или к женщине на постели. – У дракона три головы.
– Три огня должна ты зажечь… один за жизнь, один за смерть, один за любовь… – Сердце Дени билось в такт с тем, что плавало над столом. – Трех коней должна ты оседлать… один для похоти, один для страха, один для любви… – Ей показалось, что голоса стали громче, а ее сердцебиение и дыхание – медленнее. – Три измены должна ты испытать… одну из-за золота, одну из-за крови, одну из-за любви…
Игритт молча смотрела на это. Она была старше, чем показалось Джону с первого взгляда, — лет двадцати, невысокая, круглолицая и курносая. Рыжие вихры торчали во все стороны. Она могла показаться толстой, но виной тому были многочисленные одежды из шерсти, кожи и меха. Если снять с нее все это, она будет худенькой, как Арья.
Весь город боится – это даже из замка видно. Люди прячутся за ставнями и накрепко запирают двери, как будто это может их спасти. При последнем взятии Королевской Гавани Ланнистеры грабили, насиловали и предавали сотни человек мечу, хотя город сам открыл им ворота. На этот раз Бес намерен сражаться, а город, оказывающий сопротивление, не может ждать пощады.
– Почему вы всегда такой злой? Ведь я хотела поблагодарить вас…
– Как истинного рыцаря, которых ты так любишь. А на что, по-твоему, они нужны, рыцари? Получать знаки отличия от дам да красоваться в золотых доспехах? Дело рыцарей – убивать.
– Моя леди-мать говорила мне, но я думала, все будет по-другому.
– Как это – по-другому?
– Не знаю. Чище. Красивее.
– Вот погоди, как рожать будешь, Санса, – засмеялась королева. – Женская жизнь – это на девять частей грязь и только на одну красота, скоро сама узнаешь… и та ее часть, которая кажется красивой, на поверку порой оказывается самой грязной.
Когда-нибудь, будучи весела и благополучна, ты вдруг ощутишь во рту вкус пепла и поймешь, что я уплатил свой долг.
— Их так много, этих обетов... язык устанет клясться. Защищать короля. Повиноваться королю. Хранить его тайны. Исполнять его приказания. Отдать за него жизнь. Повиноваться своему отцу, помимо этого. Любить свою сестру. Защищать невинных. Защищать слабых. Уважать богов. Подчиняться законам. Это уж чересчур — что бы ты ни сделал, какой-нибудь обет да нарушишь.
У короля Роберта кишки вывалились на стол из распоротого живота. Рядом с ним сидел лорд Эддард без головы. На нижних скамьях тоже сидели мертвецы, и серое мясо сползало у них с костей, когда они поднимали заздравные чаши, а в пустых глазницах кишели черви. Он знал их всех — Джори Касселя и Толстого Тома, Портера, Кейна и Халлена, мастера над конями, и прочих, кто отправился на юг в Королевскую Гавань, чтобы не вернуться оттуда. Миккен и Шейли сидели рядом — с одного текла кровь, с другого вода. Часть стола занимал Бенфред Толхарт со своими Дикими Зайцами. Мельничиха тоже была здесь, и Фарлен — даже тот одичалый, которого Теон убил в Волчьем Лесу, спасая Брана.
Знаешь ли ты, что происходит с городом, захваченным неприятелем, Санса? Нет, конечно, где тебе знать. Все, что тебе известно о жизни, почерпнуто из песен, а про грабеж и разорение песен не поют.
Твой народ останется тебе верным только в одном случае: если будет бояться тебя больше, чем врага.
- Я запомню это, ваше величество, - сказала Санса, хотя ей всегда говорили, что любовь обеспечивает верность народа надежнее, чем страх. "Если я когда-нибудь стану королевой, я сделаю так, что меня будут любить".
Санса никогда еще не видела таких доспехов — из полированной красной стали с золотой отделкой. Накладные солнца сияли на них, шлем венчал вздыбленный лев с рубиновыми глазами, две львицы на плечах придерживали парчовый плащ, столь длинный и широкий, что он покрывал весь круп коня. Даже конские доспехи блистали позолотой. А попону из красного шелка украшали львы Ланнистеров.
Доброму солдату Виллиту жалуется копье с оправленным в серебро древком, новая кольчуга и полный шлем с забралом. Сыновья его поступят на службу дому Ланнистеров в Бобровом Утесе, старший – оруженосцем, а младший – пажом, дабы стать впоследствии рыцарями при условии усердной и преданной службы.
Векс помог Теону одеться для битвы. Сперва твердая вареная кожа, затем хорошо смазанная кольчуга, поверх – черный камзол и золотая мантия.
Разум - все, что у него есть.
Ночь собирается, и начинается мой дозор. Он не окончится до самой моей смерти. Я не возьму себе ни жены, ни земель, не буду отцом детям. Я не надену корону и не буду добиваться славы. Я буду жить и умру на своем посту. Я — меч во тьме; я — Дозорный на Стене; я — огонь, который разгоняет холод; я — свет, который приносит рассвет; я — рог, который будит спящих; я — щит, который охраняет царство людей. Я отдаю свою жизнь и честь Ночному Дозору среди этой ночи и всех, которые грядут после нее.
— Наша честь стоит не больше нашей жизни, когда речь идет о безопасности всех людей. Ты брат Ночного Дозора — так или нет?
— Да, но...
— Никаких «но», Джон Сноу. Либо да, либо нет.
— Да. Я брат Ночного Дозора, - выпрямился Джон.
Он волк, охотник, пластун и убийца, он должен бегать с братьями и сестрами по лесу, под звездным небом. Он сел, задрал голову и завыл. Не пойду туда, говорил его вой. Я волк. Я туда не пойду.
«Камень крепок, – сказал себе Бран, – корни деревьев уходят глубоко, а под землей сидят Короли Зимы на своих тронах. Пока они существуют, существует и Винтерфелл. Он не умер, он просто сломан, как я, – я ведь тоже жив».
@темы: книги, Game of Thrones, ПЛиО, цитаты, Песнь Льда и Пламени, Игра престолов, GOT, ИП